Бабасыкя сидел и задумчиво курил трубку. Вокруг творилось что-то
невообразимое. Животные выкрикивали воззвания и агитировали за разрешение
дарить друг другу подарки, а также активно занимались саморекламой. В
принципе, одного этого хватило для того, чтобы Бабасыкя почувствовал себя не
в своей тарелке, но мало того, Небесный Путешественник вдруг с какого-то
перепуга начал декламировать сонеты Сергея Калугина. Нет, в этом факте тоже
не было ничего страшного, Бабасыкя любил творчество поэта Калугина, однако
досрочно освобожденный из монастыря Пьеро вдруг вступил с Сергеем Калугиным
в диалог. Интересно, почему с Калугиным, почему не с Томасом Греем,
например? Этот факт плачевно отразился на разуме Бабасыкя: в голове его
что-то сместилось и он ощутил острую потребность тоже подискутировать с
каким-либо поэтом.
Бабасыкя вообще знал очень много хороших поэтов, однако с ними дискутировать
ему не хотелось, ибо поэтический дар самого Бабасыкя оставлял желать
лучшего. Поганить же своими кривыми ответами настоящие стихи он считал
кощунством. А потому он начал искать какого-нибудь поэта, который бы ему не
нравился. Через несколько минут в голенище сапога он наткнулся на вырезку из
газеты "Комсомольская Правда" от 21 октября 1962 года со статьей "Перед
совещанием молодых писателей слово имеет: Евгений Евтушенко". Вцепившись в
стихотворение "Три минуты правды", посвещенное памяти национального героя
Кубы - Хосе Антонио Эчевария, которого друзья называли "Мансана", что по
испански означает "Яблоко", Бабасыкя зачитал его в дымоход.
Жил паренек по имени Мансана
с глазами родниковой чистоты
с душой, такой же шумной как мансарда,
где голуби гитары и холсты.
Любил он кукурузные початки,
любил бейсбол, любил детей и птиц
и в бешенном качании пачанги
нечаянность двух чуд из-под ресниц.
Но в пареньке по имени Мансана,
который на мальчишку был похож,
суровость отчужденная мерцала,
когда он видел ханжество и ложь.
А ложь ыла на Кубе разодета
Она по всем паркетам разлилась.
Она в автомобиле президента
сидела, по-хозяйски развалясь.
Она во всех газетах чушь порола,
и, начиная с самого утра,
порой перемежаясь рок-н-роллом,
по радио орала в рупора.
И паренек по имени Мансана,
не ради славы - просто ради всех,
чтоб Куба правду все-таки узнала,
решил с друзьями взять радиоцентр.
И вот, туда ворвавшись с револьвером,
у шансоньетки вырвав микрофон,
как голос Кубы, мужество и вера,
стал говорить народу правду он.
Лишь три минуты! Три минуты только!
И - выстрел. И не слышно ничего.
Батистовская пуля стала точкой
в той речи незаконченной его.
И снова рок-н-ролл завыл исправно,
а он, теперь уже непобедим,
отдавший жизнь за три минуты правды,
лежал с лицом счастливо-молодым...
Я обращась к молодежи мира.
Когда страной какой-то правит ложь,
когда в газетах врут неутомимо.
Ты помни про Мансану молодежь!
Так надо жить - не развлекаться праздно.
Идти на смерть, забыв покой, уют,
но говорить - хоть три минуты - правду.
Хоть три минуты! Пусть потом убъют!
Тут, от азарта хрукнув, Бабасыкя завопил ответ:
Когда поэт Евгений Евтушенко,
писал свой стих, забыв покой, уют,
Он не предполагал-же совершенно,
что я ему отвечу, резко, тут.
Так слушай же меня, поэт свободы,
геройский стих твой я вчера прочел.
В нем слышан крик душевный пчеловода,
ужаленного роем диких пчел.
И вот что я тебе, поэт, отвечу,
но только ты как ругань не прими,
твоим стихом я людям мозг калечу,
чтоб не писал народ стихов, твоим сродни.
Мансана - крут, тут спорить невозможно,
Он был герой, не нам его судить.
И в подвиге его пример узреть несложно.
Эх мне бы как Мансане поступить!
Мечтаю я, однажды на рассвете,
Найти свой дедов старый револьвер
И точно как написано в газете,
С друзьями вместе взять радиоцентр.
Подавится пусть шансоньетка микрофоном,
Я просто пережу провода,
Чтоб затянуть эфир трескучим фоном,
чтобы заткнулась вовремя "звезда".
Я даже правды не кричал бы этой,
Да хрен с ней, с правдой, в ней ли дело тут?
Лишь бы бездарных не слыхать поэтов...
Хоть три минуты... пусть потом убъют.
|