СИНЬОР КАРАБАС БАРАБАС ВМЕСТО ТОГО, ЧТОБЫ СЖЕЧЬ БУРАТИНО,
ДАЕТ ЕМУ ПЯТЬ ЗОЛОТЫХ МОНЕТ И ОТПУСКАЕТ ДОМОЙ
Когда куклы приволокли Буратино и бросили на пол у решетки
очага, синьор Карабас Барабас, страшно сопя носом, мешал
кочергой угли.
Вдруг глаза его налились кровью, нос, затем все лицо
собралось поперечными морщинами. Должно быть, ему в ноздри
попал кусочек угля.
-- Аап... аап... аап... -- завыл Карабас Барабас, закатывая
глаза, -- аап-чхи!..
И он чихнул так, что пепел поднялся столбом в очаге.
Когда доктор кукольных наук начинал чихать, то уже не мог
остановиться и чихал пятьдесят, а иногда и сто раз подряд.
От такого необыкновенного чихания он обессиливал и
становился добрее.
Пьеро украдкой шепнул Буратино:
-- Попробуй с ним заговорить между чиханьем...
-- Аап-чхи! Аап-чхи! -- Карабас Барабас забирал разинутым
ртом воздух и с треском чихал, тряся башкой и топая ногами.
На кухне все тряслось, дребезжали стекла, качались сковороды
и кастрюли на гвоздях.
Между этими чиханьями Буратино начал подвывать жалобным
тоненьким голоском:
-- Бедный я, несчастный, никому-то меня не жалко!
-- Перестань реветь! -- крикнул Карабас Барабас. -- Ты мне
мешаешь... Аап-чхи!
-- Будьте здоровы, синьор, -- всхлипнул Буратино.
-- Спасибо... А что -- родители у тебя живы? Аап-чхи!
-- У меня никогда, никогда не было мамы, синьор. Ах, я
несчастный! -- И Буратино закричал так пронзительно, что в ушах
Карабаса Барабаса стало колоть, как иголкой.
Он затопал подошвами.
-- Перестань визжать, говорю тебе!.. Аап-чхи! А что -- отец
у тебя жив?
-- Мой бедный отец еще жив, синьор.
-- Воображаю, каково будет узнать твоему отцу, что я на тебе
изжарил кролика и двух цыплят... Аап-чхи!
-- Мой бедный отец все равно скоро умрет от голода и холода.
Я его единственная опора в старости. Пожалейте, отпустите меня,
синьор.
-- Десять тысяч чертей! -- заорал Карабас Барабас. -- Ни о
какой жалости не может быть и речи. Кролик и цыплята должны
быть зажарены. Полезай в очаг.
-- Синьор, я не могу этого сделать.
-- Почему? -- спросил Карабас Барабас только для того, чтобы
Буратино продолжал разговаривать, а не визжал в уши.
-- Синьор, я уже пробовал однажды сунуть нос в очаг и только
проткнул дырку.
-- Что за вздор! -- удивился Карабас Барабас. -- Как ты мог
носом проткнуть в очаге дырку?
-- Потому, синьор, что очаг и котелок над огнем были
нарисованы на куске старого холста.
-- Аап-чхи! -- чихнул Карабас Барабас с таким шумом, что
Пьеро отлетел налево. Арлекин -- направо, а Буратино завертелся
волчком.
-- Где ты видел очаг, и огонь, и котелок нарисованными на
куске холста?
-- В каморке моего папы Карло.
-- Твой отец -- Карло! -- Карабас Барабас вскочил со стула,
взмахнул руками, борода его разлетелась. -- Так, значит, это в
каморке старого Карло находится потайная...
Но тут Карабас Барабас, видимо не желая проговориться о
какой-то тайне, обоими кулаками заткнул себе рот. И так сидел
некоторое время, глядя выпученными глазами на погасающий огонь.
-- Хорошо, -- сказал он наконец, -- я поужинаю недожаренным
кроликом и сырыми цыплятами. Я тебе дарю жизнь, Буратино. Мало
того...
Он залез под бороду в жилетный карман, вытащил пять золотых
монет и протянул их Буратино:
-- Мало того... Возьми эти деньги и отнеси их Карло.
Кланяйся и скажи, что я прошу его ни в коем случае не умирать
от голода и холода и самое главное -- не уезжать из его
каморки, где находится очаг, нарисованный на куске старого
холста. Ступай, выспись и утром пораньше беги домой.
Буратино положил пять золотых монет в карман и ответил с
вежливым поклоном:
-- Благодарю вас, синьор. Вы не могли доверить деньги в
более надежные руки...
Арлекин и Пьеро отвели Буратино в кукольную спальню, где
куклы опять начали обнимать, целовать, толкать, щипать и опять
обнимать Буратино, так непонятно избежавшего страшной гибели в
очаге.
Он шепотом говорил куклам:
-- Здесь какая-то тайна.
|